Детки партийных чиновников готовили в Москве фашистский переворот в 1943 году

Судьбу заговорщиков – 16-летних наследников высших партийных чиновников – решил лично Сталин

Его звали Володя Шахурин – сын наркома авиационной промышленности. Она – Нина Уманская, единственная и обожаемая дочь Константина Уманского, только что назначенного послом СССР в Мексике.

Володе и Нине по 16 лет, они учатся в одном классе. То, что случилось дальше, трудно вообразить: в паре шагов от знаменитого дома на Котельнической набережной, где жила Нина, мальчик убивает ее выстрелом в затылок буквально с двух шагов и сразу стреляет себе в голову.

Постовой, находившийся неподалеку, возле кинотеатра «Ударник», услышав выстрелы, кинулся к Большому Каменному мосту и застал жуткую картину: двое подростков в луже крови...

Милиционер бросился к телефону-автомату, «Скорая» прилетела буквально минут через пять. Врачи установили, что девочка мертва, а мальчик дышит. Его оперировал знаменитый хирург Александр Бакулев, живший в этом же доме-громаде. Несмотря на усилия лучших врачей, через два дня, не приходя в сознание, Володя умер. О происшедшем доложили главе всесильного НКВД Лаврентию Берии, и он приказал немедленно засекретить случившееся. Причины для этого были более чем веские...

Игры в правительство

По крохам, по мелочам складывалась картина произошедшего. Первым я расспрашивал Бориса Сергеевича Буркова, который был в те годы главным редактором «Комсомолки»: уж он-то должен был хоть что-то знать о трагедии.

Борис Сергеевич, признаюсь, говорил неохотно, и я не знал – то ли над ним довлеет давний гриф «совершенно секретно», то ли он и на самом деле знает немного. Но что-то он рассказал.

«Понимаешь, состояние было такое: на всех фронтах идут тяжелые бои, у каждого, считай, там родные, близкие, а тут эта история... Но, помню, обсуждалась версия, что это двойное убийство – дело рук диверсантов. У немцев все ощутимо и зримо рушилось, и они якобы использовали шпионов, чтобы нагнать страху на Москву. Представь: возле Кремля убиты дети двух высоких партийных работников. Но я, честно говоря, очень сильно сомневался в этой версии...»

Пытался я что-то разузнать и у замечательного писателя Юрия Трифонова, автора романа «Дом на набережной» – о том самом, где Нина жила и рядом с которым произошло убийство. Сам писатель обитал в одной из квартир, но услышал я от него тоже немного.

«Конечно, я слышал о той трагедии. Но мы ее почти не обсуждали: никто не знал ничего. Витали одни только слухи. Я знал, что ребят, товарищей Володи, допрашивали, но всех отпустили. И что Нина собиралась уезжать в Мексику вместе с родителями – ее отца туда послом назначили. Думаю, для мальчика предстоящее расставание оборачивалось большим несчастьем...»

Потом я нашел человека, который жил в этом доме с 1935 года, – контр-адмирала в отставке Левана Вартаняна, его воспоминания и дали материал для восстановления картины случившегося.

Но больше всех рассказала Тамара Тер-Егиазарян, жившая в этом доме с 1931 года, много сделавшая для создания музея «Дом на набережной» и ставшая его первым директором. В конце 30-х Нина Андреевна работала начальником Главного управления Главэнерго Министерства авиационной промышленности, то есть под прямым руководством Алексея Шахурина, отца Володи. Мальчика знала. Она рассказала, что его друзьями были дети высокопоставленных советских начальников, среди них два сына Анастаса Микояна – Вано и Сергей, Леонид Аллилуев – сын племянника Надежды Аллилуевой, жены Сталина, Артем Хмельницкий – сын генерала Хмельницкого, адъютанта наркома обороны Ворошилова, Леня Барабанов – сын помощника Микояна, Петр Бакулев – сын главного хирурга страны.

Все ребята учились в элитнейшей 175-й московской школе. Девчонок в свою «игру» не принимали: народ, мол, ненадежный, хранить настоящие тайны не умеют. А играли взрослеющие мальчики ни много ни мало... в правительство. Володя был вождем, остальные – министрами. Правда, со школьными портфелями. Так мне рассказывала Тер-Егиазарян. Но в реальности все оказалось еще более захватывающе.

Флаг со свастикой и подписи кровью

Берия поручил расследование двойного убийства известному всей стране следователю Льву Шейнину, человеку многоопытному в уголовных делах, к тому же писателю: его «Записки следователя» были уже тогда очень популярны. И вдруг совершенно неожиданно для самого следователя дело развернулось убойным, сногсшибательным образом.

Более всего Шейнина поразил тот факт, что на месте преступления не нашли оружия. Даже стреляные гильзы отсутствовали.

Следователь допрашивал всех подряд и быстро выявил потрясающий факт: учитель Шахурина незадолго до трагедии видел, как Володя достал из-за ремня пистолет и спрятал в портфеле. По описанию педагога, это был немецкий вальтер. А на перемене, улучив момент, когда рядом никого не было, Шахурин подошел вплотную к учителю, схватил за горло и процедил сквозь зубы: «Если кому скажешь, что видел, тебе не жить!»

Учитель тогда смолчал. Сознался только на допросе.

Однако мать Шахурина клялась, что в их семье никогда оружия не было! И тут совершенно неожиданно раскололся Вано Микоян: «Это мой вальтер». Я незаметно взял его у отца. У него целая коллекция оружия».

Стащил, надо полагать, по просьбе Шахурина. Задумал тот уже тогда расправу или пистолет понадобился для «игры», теперь не скажет никто.

А «игра» этих мальчишек, как выяснилось, была даже не страшна – она была ужасна. Потому что мальчики играли не в советское правительство, а в немецкое, фашистское! Они надумали создать четвертый рейх, которого еще не было даже в фашистской Германии.

У них был план: независимо от исхода войны собраться далеко от Москвы, за Уралом, и там, постепенно продвигаясь и таща за собой верных людей, которых пока что не было, захватить власть в стране.

Все эти дикие, безумные планы стали известны, когда неожиданно всплыл дневник Шахурина.

Дальше – больше. Дома у Шахурина при обыске нашли книгу «Гитлер говорит» и прочую всякую дрянь, включая фашистскую атрибутику. Мальчишки уже не играли, а творили серьезное дело: принимали в свой «четвертый рейх» после особой клятвы, подписанной кровью. Готовили и публичные акции: как-то скроили фашистский флаг, на тайных сборищах надевали красные повязки со свастикой и называли друг друга «штандартенфюрер» и «группенфюрер». Шахурин вообще требовал, чтобы к нему обращались не иначе как «фюрер».

На своем первом сборище в апреле 1943 года Шахурин был в неизвестно где и как добытом фашистском кителе.

Отделались испугом

Их всех взяли – кого дома, кого в школе, и допрашивали жестко, хотя, насколько известно, пыток не применяли. Но было достаточно и пронзительного взгляда следователя или прямого вопроса, поставленного суровым голосом. Они раскололись все.

Берия подробнейше доложил обо всем Сталину. Вождь якобы произнес одно слово: «Волчата...»

Почему он их пощадил, не превратил в лагерную пыль?

Остерегался мести родителей? Это навряд ли: для него родители были никто, в расход пускали и не таких.

Просто пожалел глупых мальчишек? И это вряд ли. Возможно, не хотел резонанса у себя за спиной в такое неимоверно тяжелое для всей страны время.

Подводя итог расследования, Сталин произнес, решая судьбы мальчишек: «Погублено две жизни. Не будем увеличивать». Генералиссимус знал, разумеется (наверняка Берия доложил), что между собой мальчишки называли его «наставником».

Генеральный прокурор Советского Союза и нарком госбезопасности СССР определили меру наказания юных членов «четвертого рейха»: выслать из Москвы в города Сибири, Урала и Средней Азии под поручительство родителей на один год. Легким испугом отделались.

А злополучный вальтер на месте преступления подхватил Вано Микоян, безнадежно влюбленный в Нину и проследивший за ней и Шахуриным. Он слышал, как Нина на призыв Володи остаться рассмеялась. Шахурин выхватил пистолет. Став невольным свидетелем убийства, Вано сразу сообразил, что пистолет, принадлежавший отцу и им украденный, втянет в эту трагедию и его с отцом. Он схватил пистолет, подобрал обе гильзы и тут же исчез. За какие-то секунды до появления постового милиционера.

А ЧТО ПОТОМ?

Вано Микоян в Душанбе окончил авиационно-техническое училище (пошел по стопам своего дяди, авиаконструктора Артема Микояна), а позже, уже в Москве, Военно-воздушную академию, и стал известным на весь мир авиаконструктором. Его брат Серго стал журналистом, историком-международником, главным редактором крупного журнала, доктором исторических наук. Он часто бывал гостем нашей газеты, но тогда я не знал о той истории и потому не расспрашивал. Петр Бакулев не захотел пойти по стопам отца и стал крупным ученым в бурно тогда развивающейся радиолокации. Вспоминали ли они те грозовые для всей страны дни, когда затеяли безумную «игру», об этом никто не расскажет. Никого из них уже нет в живых.

СУДЬБЫ РОДИТЕЛЕЙ

Гибель дочери подкосила посла

Константин Александрович Уманский был человеком ярким. Окончил МГУ, стал высококлассным специалистом по современной живописи. Знал несколько европейских языков. Ему не было еще и восемнадцати, когда в 1920 году он по заказу германского издательства написал книгу «Новое русское искусство». На немецком.

Потом работал журналистом Российского телеграфного агентства в Вене, Риме, Париже. И – небывалый случай! – 37-летнего Уманского назначили послом СССР в США. В начале Великой Отечественной его на этом посту сменил Максим Литвинов, многоопытный дипломат. Но Уманского Сталин не собирался списывать в запас: в мае 1943-го его назначили послом в Мексику, страну для СССР крайне важную в то время. Вот тогда и случилась трагедия с его дочерью...

Писатель Илья Эренбург, друживший с Уманским, вспоминал: «Никогда не забуду ночи, когда Константин Александрович пришел ко мне. Он едва мог говорить, сидел, опустив голову, прикрыв лицо руками. Несколько дней спустя он уехал в Мексику, его жена Раиса Михайловна уезжала почти в бессознательном состоянии. Год спустя Уманский писал мне: «Пережитое мною горе меня окончательно подкосило. Раиса Михайловна – инвалид...»

Вскоре Уманский был назначен по совместительству послом и в Коста-Рику. Самолет, на котором он вылетел из Мехико для вручения верительных грамот, загадочно взорвался вскоре после взлета. Погибли Уманский, его жена и трое сотрудников советского посольства. Существует устойчивая версия, что взрыв не был случаен.

Константин Александрович прожил всего 43 года.

Нарком получил семь лет лагерей

Так называемое авиационное дело, в котором одним из главных обвиняемых оказался Алексей Иванович Шахурин, начало складываться летом 1945 года, сразу после победы. Но только осенью авиаконструктор Александр Яковлев подал Сталину докладную, где выражал «серьезную тревогу» из-за отставания СССР от США в развитии реактивной и дальней авиации.

Сталин вызвал в Кремль Яковлева с Шахуриным и более часа беседовал с ними. Интересы у тех двоих были разные: Яковлев продвигал свой Як-15 и МиГ-9 Артема Микояна, а Шахурин настаивал на запуске в серию трофейного немецкого самолета Мe-262.

Предложение наркома было отвергнуто. Стало ясно, что его отстранение – вопрос самого ближайшего будущего.

В последние дни 45-го Шахурин был снят. В вину ему также вменили махинации с трофейным имуществом. В частности, он якобы присвоил семь вывезенных из Германии автомобилей.

В довесок его обвинили еще и в «недостойном поведении»: Сталину доложили, что слишком уж шикарно живет на улице Горького нарком. Вождь не применул сделать замечание: «Широко живешь, Шахурин, нехорошо живешь».

В обвинении наркому и нескольким руководителям военной авиации, среди которых оказался и командующий ВВС маршал Новиков, говорилось: «Вступив друг с другом в преступный сговор, они при потворстве кураторов из аппарата ЦК ВКП(б) в течение предшествующих трех с половиной лет оснащали военно-воздушные части бракованной авиатехникой, что сорвало до 45 тыс. боевых вылетов и привело к 756 авариям и 305 катастрофам самолетов»...

Бред, разумеется! Просчеты были, ими воспользовались конструктор Яковлев и поддерживающий его ярый враг маршала Новикова – Василий Сталин. Вождь, хотя и держал вольнолюбивого сына в узде, но здесь к нему прислушался.

В апреле 1946-го Сталин приказал арестовать бывшего наркома авиапрома. Но в итоге пощадил: Шахурин провел в лагерях всего семь лет, перенес там инфаркт, вернулся, после смерти вождя был реабилитирован и успешно работал. Умер он в 1971 году.